Лесники к концу жизни превращаются в леших и поселяются в подопечном лесу навсегда. А как же? Они же там все тропки знают – а многие сами прорубали, всех зверей пересчитали, все болота перемерили… Лесники, когда они в лесу, а не в деревне с семьёй, живут в маленьких с виду избушках, просторных внутри, с широкими лыжами на крыше. Там лыжи дожидаются зимы, переглядываясь с укрытым плёнкой старым жёлтым снегоходом. В избушках лесники топят печку и сушат на ней куртки. Жарят на летней кухне грибы и кипятят чай. На лодке прокрадываются вдоль камышей к уткам и оглушительно стреляют – добро пожаловать на похлёбку из дичи! Около домика растят в крохотном огородике огурцы и картошку. А хлеб к обеду режут толстыми ломтями ("Мы по хлебу всегда распознам, была стряпуха в пекарне пьяна или трезва").
На крыше лесникова домика вьётся истрёпанный в клочья прошлогодней небывалой бурей ("Берёзу у воды обломала, на крышу швырнула, стёкла повыбивала. Я тут не знал, куда прятаться") российский флаг.
А из туалета можно созерцать озеро Долгое – дверей у туалета нет, всё поставить недосуг.

Лесники знают всё. Они находят на берегу озера брошенную дураками-туристами книгу путевых записок Лённрота (того, кто собрал "Калевалу"), просушивают и подклеивают её, а потом с удовольствием цитируют наизусть. А филолог сидит рядом и умирает от желания такую книгу уташшить к себе в московскую пыльную нору…

Туда можно посылать самых нерадивых и глупых студентов филфака – любой оттуда привезёт толстую тетрадь фольклора и говоров.

"Вот тут был Макарьев монастырь. Был там отшельник Макарий, обитель поставил. Там теперь только избушка лесника, туристы редко ходят, туда тропы плохие, почти нехоженые, только мы его и навещам" – "У меня тесть туристов туда вёл, и ему Макарий явился, в клобуке, встал перед ним из травы. Он аж сел с перепугу, думал, поседеет. А туристы ничего не видали. Макарий сам исчез, как и появился". Самое занятное, что монастырь только посвящён св. Макарию Желтоводскому, а основан Сергием и Логгином, отошедшими от Ошевенского. Макарьевским же монастырь назывался потому, что в 1630 году его настоятелю явился во сне Александр Ошевенский и повелел написать икону Макария, подробно объяснив, как именно.
А недалеко от Макария Ошевенское, только после бури (всё той же) тропы завалило буреломом. "Слышали про Александра Ошевенского? Весёлый такой был парень: сказал «Будете жить у воды, но без воды, у рыбы, но без рыбы», и всё, и живут так, там, в деревне, он где проходил. Хитрый мужик был. Ну у нас и правда рыбы мало, больше сорна рыба: лещи всяки, караси, окуни, карпы. Доброй рыбы нету, вот севернее, так там в Онеге сига ловят и красну рыбу, а у нас так, сорна одна".

Кстати, о рыбе: её заготавливают в тех краях особым способом. Из неё делают сущик. Свежую рыбу, только что выловленную, быстро-быстро чистят и выкладывают на противнях в хорошо протопленную русскую печь. Печь закрывают часа на три и не дай бог кто-нибудь откроет её раньше времени. Рыба усыхает до размеров малька, становится крохотной и очень твёрдой. Её ссыпают в мешки, а зимой варят из неё уху. Если сущик был приготовлен правильно, то он в кипятке моментально разбухнет до своего изначального размера, заблагоухает и даст добрый навар, и рыба будет как свежесваренная. А если печь была недостаточно горяча, или рыба долго до неё добиралась (счёт на минуты идёт!), то разбухнуть она разбухнет, но вот вкуса не даст, будет жёсткой, как картонка. Добрым сущиком славятся сёла, расположенные впритык к воде. Например, нокольскому сущику можно доверять (Нокола – деревня на восточном берегу озера Лаче).

"Туда по озеру (Долгому) плыть – Тамбич-лахта будет. Это место такое, там на полуострове отшельник поселился, только он обет дал не мыться, вонял сильно, поэтому его там одного оставили, а место "Там бич" назвали. А лахта по-ихнему, кто тут прежде нас жил, – озеро".
Уже дома я узнала, что в Тамбич-лахте есть часовня с расписными небесами, которых мне так и не удалось увидеть, а это великое чудо, надо полагать! Но попасть туда пешком всё равно невозможно, надо плыть на лодке, а развозить меня лесникам некогда было…
"На Наглимозере красота, вот уж где красота! А в Плесецкой части у них там островов на озёрах! 104? Нет? 97? Вот, 97 озёр. И глубина есть по 90 метров, а есть места, где разломы в земле, и вообще дна нету".

Рассказывают и не былички:

"Труфаново – вот у Лёкшмозера. Когда-то большая деревня была, потом вымерла. Там в шестидесятые парня бревном зашибло, когда церковь сносили. Стояла церковь деревянная, тридцатые перестояла, не тронули, а в шестидесятые кому-то понадобилось. Стали разбирать мужики. Осталось немного, сели перекурить, а парнишка молодой, некурящий, восемнадцать лет, в армию призывали, несколько дней оставалось, полез, бревно упало и зашибло его".
"А вот тут, с востока Лёкшмозера одна деревня с людьми осталась – и то там мужик живёт с женой и тёщей. Мужик фермером стать хотел, не удалось, то есть земля у него есть, да доходу нету, вывезти дорого, техника дорогая. А жена увечная, её парализовало, с трудом ходит. У них там есть электростанция передвижная, сами себе свет вырабатывают, к людям ездят на лодке, мы их иногда навещам. Но переезжать оттуда не хотят, говорят, ещё подержатся".
"Одну зиму мы туда (к Макарию) ходили, там была избушка в лесу, ловили беглого. Парень убёг, а когда понял, что поймают, сам себе стрелил в живот из охотничьего ружья. Это в каком было? В семесят восьмом? Сам себе стрелил, а мы на звук выстрела пришли, тащили его до просеки, где мотоцикл был, на носилках, восемь вёрст. Умер от раны. Он молодой был, и сел-то то ли за сапоги украденные, то ли за керосин приписанный… Мы тогда с участковым ещё заблудились, кабы не его выстрел, долго бы выходили".

Очень я скучаю по тамошнему доброму народу…

P.S. Как вывести клопов: старинный рецепт от лесника Василия Евсеича. Баба в полночь, в полную луну, раздевается донага, бегает вокруг дома с клопами и приговаривает: "Баба по *де себя хлоп-хлоп-хлоп, уходи, клоп-клоп-клоп"...